Книга «Ход конем» - Андрей Батуханов

В районе Видово Село группа «фуражиров» догнала основной отряд и все расположились на полноценную ночёвку.

Закипевшую банку немецкой тушёнки Црневич бережно снял с костра при помощи веточек и любовно установил на камни, как памятник на постамент. Глазами Црневич показал Алексею: «Налетай!» Подкопин вытащил из-за сапога ложку, но в тот же момент бросил её Драгану и кинулся в темноту. После короткой возни раздался чей-то тяжёлый вздох от полученного удара, потом на поляну вылетел Прокопенко. За ним вышел Подкопин. С большими глазами, полными непонимания, и двумя ложками в обеих руках Црневич наблюдал за появлением у их костра капитана НКВД.

– Простите, товарищ капитан. Не признал, темно, – извинялся бывший полковой разведчик, потом, улыбнувшись лишь уголками губ, участливо спросил: – Я вас не очень помял, товарищ капитан?

– Немудрено, да и мне поделом. Вместо того чтобы спать, как положено, шастаю где ни попадя, – сказал, отряхиваясь, капитан. – Темно, как… сам знаешь, где. Разведчик из меня хреновый. И как ты заметил?

– Я по немецким тылам с сорок третьего года. Навострился. Сначала в разведке, потом… Есть будете?

– Да куда уж! Вашими стараниями заморил червячка. А вы ешьте, ешьте.

Драган Црневич и Подкопин приступили к ужину. А Никита стал что-то важное для себя выяснять.

– Ты, Подкопин, нормальный мужик. Башковитый, знающий… А как в плен попал, не понимаю?

– Свои должны были вынести, ан не смогли.

– А я так рад, – привыкший к русской речи в устах Алексея, встрял в разговор двух земляков Црневич на сербском. – С тобой можно и к чертям на свадьбу съездить, и свою сыграть – везде весело будет.

– Чего он? – спросил капитан.

– Говорит, что со мной на свадьбу к чертям можно.

– Когда вырвемся, можем тебя с собой забрать. На Большую землю.

– А двести двадцать седьмой приказ?

– Так я своими глазами вижу, что ты не малодушный трус, а геройский боец, как и положено советскому человеку.

– Вы одно видите, а трибунал другое заметит. Ему все равно, что без сознания с врагом не повоюешь.

– Ты за трибунал не переживай. Это я тебе ответственно говорю.

– Я хочу сказать, что не я один такой. Много нас, для кого любая боль Отчизны в сердце отдаётся. Только иногда немеем от горя. Стянет сердце обручем железным так, что воздух в горле комом стоит. Нам проще врага руками душить да рогатиной к земле прижимать, нежели на каждом углу кричать, как мы страдаем. Насмотрелся на горластых этих.

– И что?

– Да ничего! – не на шутку разозлился Алексей. – В первые дни войны, когда от самого Бреста шёл, видел я, как подчинённых своих бросали, лишь бы зад свой спасти. Как самолёты невзлетевшие фашисты жгли, как танки, не сделавшие ни единого выстрела, побивали. И опять «дураки» сбивались в стаи и к своим прорывались. А их за шиворот и к стенке. И ставили их туда сытые, с наетыми щеками и шеями, которые от штаба-то и десяти шагов не сделали.

– Ты прав. Что было, то было. Тогда слишком много дезертиров, шпионов и диверсантов было. Как отличить?

– В глаза смотреть и в сердце читать.

– Ишь ты – в сердце читать! – взвился Прокопенко. – Я не ангел, чтобы в душе как по писаному читать. А в глазах иной раз столько правды, а отвернёшься, и эти самые глаза всадят нож в спину по самую рукоятку.

– Ну, здесь я вам не помощник.

– Зато в другом помочь можешь.

– В чем же?

– Ты просьбу мою вспомни.

Подкопин, не желая дальше продолжать разговор, уткнулся в банку с тушёнкой.

Никита понял, что достиг своей цели, и со спокойным сердцем поднялся и попрощался.

– Приятного аппетита и счастливо оставаться.

Алексей что-то буркнул в ответ, не стал вставать и отдавать честь, но капитана это уже не волновало. Он свою весточку до получателя донёс и убедился, что он об их прошлом разговоре не забыл. Но напомнить лишний раз не мешало. Он спокойно, но шумно растворился в ночной темноте. Когда всё затихло, Црневич удивлённо поинтересовался у Алексея:

– А чего он приходил? – спросил он у мрачного Алексея.

– Выяснял, не предатель ли я.

– Ты – предатель? – удивился Драган. – Я в следующий раз язык его поганый вырву, так ему и передай.

– Да ну их. Силу на них ещё тратить. Сами издохнут.

И Црневич с Подкопиным продолжили свой поздний ужин. Над поляной взошла огромная жёлтая луна. Но бойцам было не до неё, тушёнка больше занимала их мысли.

* * *

Полная луна истово светила, предлагая читать, шить или собирать иголки. Но, несмотря на это романтическое освещение, ни у кого в районе Фрушисткой горы этой ночью даже не возникло шальной мысли взяться за книгу.

Одни мечтали успешно завершить начатое дело: во что бы то ни стало захватить или в крайнем случае уничтожить Тито. А он, как назло, всякий раз ускользал. Но ничего, за Железный крест на шее можно пару дней погонять его, как горного барана. А получив наградные, можно будет подумать о собственном домике на склоне гор и дней. Другие надеялись юркой ящеркой проскользнуть сквозь камни и исчезнуть с глаз, в худшем случае оставить врагам лишь извивающийся кончик хвоста.

Крик какой-то разбуженной птицы рассекретил далёкое приближение чужаков. Исполнив свой долг, потревоженный пернатый дозорный смолк. Через некоторое время из темноты леса на тропинке материализовался немецкий десантник. Он больше чувствами, чем глазами пошагово обшарил округу. Никого вроде бы не было. Он призывно махнул рукой. Через секунду рядом с ним возникли ещё двое. Мелкий прикрывал спину своему огромному товарищу, который нёс на своих плечах большой свёрток. Первый спросил у мелкого:

– Нашли?

– Да, – ответил тот. – Правда, он сильно упирался. Но Ганс персонально для него обнародовал свои веские резоны.

– Не убил? – поинтересовался первый у здоровяка. – А то от твоих резонов не только челюсти ломаются…

– Нет, герр лейтенант, – неожиданно засмущался великан, – я же понимаю, что он живой пока нужнее.

– Тогда пошли.

И немцы гуськом свернули с тропинки в лес. Через пару сотен шагов мелкий остановился, сложил ладони лодочкой и несколько раз ухнул совой. Через секунду ему ответила вторая рукотворная сова. Потом моргнул карманный фонарик. Фашисты точно вышли к своему бивуаку. Громила, который был явно за два метра, сбросил свою поклажу на землю. В мерцающем свете костра было видно, что это человек в гражданской одежде. Были видны мягкие, домашней вязки толстые носки, заправленные в старые и уже потерявшие форму опанки[26], бесформенные штаны, замотанные на животе грязным кушаком. Сам же человек безжизненно застыл на земле.